Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]

Легче мне не стало… Фехтующие правой рукой терпеть не могут сражаться с левшой; от этого все полностью расстраивается, а левша к тому же знает все слабые места большинства владеющих правой рукой. К тому же левая рука у этого ведьмина сына была не менее сильна и искусна. Что еще хуже, теперь его ближайшему ко мне глазу не мешала кровь.

Он уколол меня еще раз, в коленную чашечку; боль вспыхнула огнем и замедлила мои действия. Несмотря на ЕГО раны, которые были намного хуже моих, я понял, что долго продержаться не сумею. Мы принялись за дело всерьез.

Есть во второй позиции одна ответная атака, жутко опасная, но – в случае удачи – блестящая. Она помогла мне выиграть несколько боев в йpйе, когда на карту ставился только счет.

Начинается она из сикстэ; противник первым наносит встречный удар. Вместо парирования на картэ, надо нажимом сковать его, скользя штопором вдоль по его клинку до тех пор, пока острие не войдет в плоть. Или можно отбить, нанести встречный удар и сцепиться с ним на выходе из сикстэ, если надо начать самому.

Недостаток этой атаки в том, что если ее не выполнить безукоризненно, то не останется времени на ответ или парирование; собственной грудью налетаешь на его клинок.

Я не пытался начать ее, с таким фехтовальщиком это невозможно; я о ней просто подумал.

Мы продолжали сражаться, каждый по-своему безупречно. Потом он слегка отступил назад при встречном ударе и едва заметно поскользнулся на собственной крови.

Моя рука приняла команду на себя; я ввинтился штопором с великолепной связкой до второй позиции – и клинок мой пронзил его тело.

На лице его выразилось удивление; чашка шпаги поднялась в салюте, и колени его подогнулись, а эфес выпал из руки. Мне пришлось, когда он падал, шагнуть вслед за своим клинком, и я хотел было выдернуть его.

Он схватил его.

– Нет, нет, друг мой, оставьте его, пожалуйста, на месте. Пусть он, как пробка в бутылке, немного придержит кровь. Ваша логика остра, она тронула мое сердце. Как вас зовут, сэр?

– Оскар Гордон.

– Доброе имя. Не годится, чтобы тебя убивал незнакомец. Скажите мне, Оскар Гордон, видели ли вы Каркассон?

– Нет.

– Посмотрите на него. Я изведал, что значит любить женщину, убить человека, написать книгу, слетать на Луну – все, все. – Он судорожно вздохнул, и изо рта показалась пена, окрашенная в розовый цвет. – Однажды на меня даже упал дом. Что за разящее остроумие! Что за цена чести, когда балка бахнет по башке? «Балка?» булка? белка, битва-бритва! – когда по башке как бритвой. Вы меня отбрили.

Он закашлялся, но продолжил:

– Темнеет. Обменяемся, если вам угодно, дарами и расстанемся друзьями. Сначала мой дар. Он в двух частях. Первая: вам везет, вы умрете не в постели.

– Надо надеяться.

– Постойте. Вторая: бритва Отца Гийома [76] никогда не брала цирюльника, слишком уж она тупа. Теперь ваша очередь, мой хороший. Поскорее, ваш дар мне нужен. Только прежде… как кончается тот лимерик [77]?

Я рассказал. Очень слабым голосом, почти в агонии он сказал:

– Как здорово. Продолжайте дальше. Пожалуйте мне ваш дар, я более чем готов. – Он попытался осенить себя.

Ну вот, я подарил ему милосердие, устало поднялся, подошел к скамье и рухнул на нее. Потом я обтер оба клинка, вычистив сначала малышку из Золингена, затем самым тщательным образом выхолил Леди Вивамус. Мне удалось встать и отдать ему честь чистой шпагой. Познакомиться с ним было великой честью.

Я пожалел, что не спросил, как его зовут. Он, по-видимому, думал, что я это знаю.

Я тяжело опустился на скамью и поглядел на гобелен, закрывающий крысиную нору в дальнем конце комнаты, и задумался, почему же не появляются Стар и Руфо? Ведь столько звона стали и звуки голосов…

Мелькнула мысль, не подойти ли туда, покричать им. Да уж слишком я устал, чтобы немедленно начать двигаться. Я вздохнул и закрыл глаза.

Из чисто ребячьего озорства (и безалаберности, за которую меня не знаю сколько раз бранили) я разбил дюжину яиц. На каик смотрела моя мать, и мне было ясно, что она вот-вот заплачет. Тут мой взор тоже затуманился. Она сглотнула слезы, мягко взяла за плечо и сказала:

– Успокойся, сынок. Яйца не стоят этого. Мне, однако, было стыдно, поэтому я вырвался и убежал. Я бежал вниз по склону, сам не зная куда, почти летел, и вдруг с ужасом понял, что сижу за рулем, а машина меня не слушается Я поискал ногой педаль тормоза, не смог ее найти, и меня охватила паника… Потом все же нашел педаль, но почувствовал, что она тонет в полу с той мягкостью, которая означает потерю давления в тормозной жидкости. Там, впереди на дороге, что-то есть, а я не вижу. Не могу даже головы повернуть, и глаза залиты, сверху в них что-то течет. Кручу руль, и ничего не изменяется – у баранки нет вилки.

В ушах стоит вопль, удар! Я рывком проснулся в своей постели и понял, что вопил я сам. Я наверняка опаздывал в школу, позор, которого мне на забыть никогда. Муки стыда, ибо школьный двор пуст; остальные ребята, умытые и причесанные, сидят на местах а я не могу разыскать свой класс. Не было времени даже в ванную сбегать, и вот я сижу за своей партой со спущенными штанами, собираясь сделать то, на что в спешке, до того как выскочить из дому, у меня не хватило времени. Все ребята тянут руки, но учительница вызывает меня. Я не могу подняться для ответа; мои штаны не просто спущены, на мне их просто нет. Если я встану, все это увидят. Ребята будут смеяться надо мной, девочки захихикают, отвернутся и задерут носы. Но самый невыносимый позор в том, что Я НЕ ЗНАЮ ОТВЕТА!

– Быстрей! Быстрей! – резко говорит учительница. – Не отнимай время у класса, Сирил. Ты Не Выучил Уроки.

Ну, в общем, да, не выучил. То есть я выучил, но она написала на доске: «Задачи 1-6», и я это понял, как «1» и «6» – а эта была под номером 4. Она мне ни за что не поверит; отговорка слишком слаба. Мы платим за гол, а не за отговорки.

– Вот такие вот дела, Спок, – продолжает мой тренер; голос его скорее печален, чем сердит. – Движение вперед – это, конечно, очень здорово. Только пока не проскочишь через голевую линию с тем вот яичком под мышкой, – он показывает на мяч, лежащий на его столе, – ни черта не заработаешь. Вот он. Я в самом начале сезона распорядился, чтобы его покрыли позолотой и надписали. Ты так здорово играл, и я был так в тебе уверен. Он должен был стать твоим в конце сезона, на банкете в честь победы. – Он наморщил лоб и заговорил, стараясь вроде бы быть объективным. – Не скажу, что ты в одиночку смог бы все спасти. Но ты действительно ко всему относишься слишком спокойно, Спок. Может, тебе надо переменить имя. Когда путь становится труднее, надо, наверное, сильнее стараться. – Он вздохнул. – Я виноват, надо было мне прищелкнуть кнутом. А я вместо этого старался тебе вторым отцом стать. Я только хочу, чтобы ты знал, что ты не единственный, кто на этом проигрывает, – в моем возрасте не так-то легко найти другую работу.